Время настаёт. К 150-летию Иверской обители. Часть I
Настанет время расцвета… Слова преподобного Варнавы Гефсиманского, сулящего воздвижение храмов «когда уже невмоготу станет терпеть», в немалой степени можно отнести и к Иверской обители, основателем коей он являлся. Надо сказать, что надвигающееся время это спровоцировало интерес журналистов к монастырю и монашеству. В последнее десятилетие прошлого века они взялись писать об Иверском монастыре, его прошлом и настоящем. Пишут и по сей день, очевидно, тема оказалась буквально неисчерпаемой. Условно все увидевшие свет публикации в СМИ можно разделить на три категории: рассказывающие о пред- и постреволюционной жизни монастыря, о начале его возрождения (период становления рыночной экономики в светской сфере) и дальнейшем развитии уже в веке XXI. Сегодня — то, что печаталось в выксунских газетах об обители начала ушедшего столетия.
Настанет время расцвета… Слова преподобного Варнавы Гефсиманского, сулящего воздвижение храмов «когда уже невмоготу станет терпеть», в немалой степени можно отнести и к Иверской обители, основателем коей он являлся. Надо сказать, что надвигающееся время это спровоцировало интерес журналистов к монастырю и монашеству. В последнее десятилетие прошлого века они взялись писать об Иверском монастыре, его прошлом и настоящем. Пишут и по сей день, очевидно, тема оказалась буквально неисчерпаемой. Условно все увидевшие свет публикации в СМИ можно разделить на три категории: рассказывающие о пред- и постреволюционной жизни монастыря, о начале его возрождения (период становления рыночной экономики в светской сфере) и дальнейшем развитии уже в веке XXI. Сегодня — то, что печаталось в выксунских газетах об обители начала ушедшего столетия.
Монахиней осталась…
Игумению Иверской обители Маргариту расстреляли в 37-м
День, который заставляет нас вспомнить один из самых трагичных периодов в истории русского народа – 30 октября. Его отмечают как день памяти жертв политических репрессий. Так называемый красный террор, направленный на «истребление буржуазии как класса», был объявлен в 1918: лозунг «На борьбу с врагами народа» положил начало «кровавого шествия» советской власти. В жернова адского механизма попало огромное количество честных, умных и мужественных людей. Точные цифры погибших и репрессированных до сих пор доподлинно неизвестны. Только за 1937 – 1938 годы вынесено около 1,5 миллионов обвинительных приговоров, из них 700 тысяч смертных. Репрессии обезглавили промышленность, армию, науку, культуру. Без преувеличения можно сказать, что самые жестокие гонения легли на Русскую Православную Церковь.
Сегодня нам, живущим в относительно спокойное время, очень тяжело представить в полной мере все тяжкие испытания, которые выпали на долю православных после революции 1917 года. Одной из самых мрачных сторон явилось то, что гонителями РПЦ становились бывшие прихожане и их дети. Во всеобщей атмосфере страха и угрозы доносов, какую твердость веры в помощь Божию нужно было иметь, чтобы устоять от соблазна предательства! Материалы допросов, доныне хранящиеся в архивах, свидетельства немногочисленных, оставшихся в живых, очевидцев — только собрав воедино по крупицам неутраченное, можно отчасти воссоздать атмосферу того времени, когда исполнение долга христианина становилось подвигом.
Выксунский Иверский женский монастырь. Последняя его игумения монахиня Маргарита, на чью долю в полной мере выпали и страдание, и забвение. Вспомним о ней.
Год 1887. В Иверскую обитель поступает на испытание девица Ольга Петровна Солдаткина. Ей 22. Из архивных данных известно, что она была родом из города Богородска (ныне Ногинска) Московской губернии. Точнее, из Купавенской Пригородной слободы, из семьи мещан. Потомственная Почетная гражданка Богородска, она получила хорошее образование и достойное воспитание, что было отмечено настоятельницей монастыря.
Первое свое послушание сестра Ольга несла в ризнице обители. Через год её определили в помощницы письмоводительницы. В 1892 году по Указу Нижегородской Духовной Консистории она была пострижена в монашество с именем Маргарита. С 1903 года Духовная консистория утвердила ее в должности письмоводительницы. Монахине Маргарите приходилось часто выезжать с письмами и монастырскими поручениями во многие города России. Она была связующей ниточкой между и сестрами монастыря и преподобным Варнавой во время пребывания того в Гефсиманском Скиту. Кроме того, монахиня Маргарита несла дополнительное послушание: она заведовала подворьем Иверского Монастыря в Москве. После принятия игуменства монахиней Серафимой, монахиня Маргарита становиться казначеей монастыря. За достойное и ответственное несение обязанностей она отмечена наградами Священного Синода. В 1910 году ей вручена грамота, а в 1916 году она награждена наперсным крестом.
Притч Свято-Троицкого храма, второй справа — брат Маргариты
Грянула революция. После упокоения Игумении Серафимы Указом Святейшего Патриарха и Священного Синода за № 819 от 7/20 марта 1919 года было постановлено: «Утвердить в должности настоятельницы Иверского Выксунского монастыря Нижегородской епархии монахиню сего монастыря Маргариту с возведением ее в сан Игумении». В тяжелейшее для монастыря время матушка Маргарита старалась сохранить традиции русского монашества и быть опорой для сестер в попытках устоять против надвигающихся на обитель горьких перемен. По требованию новых властей ей пришлось регистрировать вновь созданную церковную общину. Для Советской власти она считалась председательницей этой общины Петровой Маргаритой Петровной. Каким образом, почему пришлось изменить фамилию, пока неизвестно — архивы тяжело расстаются со своими тайнами. Зато то, что происходило в монастыре в те тяжелые времена, ярко отражено в письмах игумении Маргариты: сердечная боль о закрытых храмах, беспокойство о судьбе сестер, выселенных из родных келий, сокрушение об отобранных иконах и церковном имуществе.
Несколько раз матушку Маргариту пытались обвинить в несуществующих преступлениях против властей и отлучить от управления монастырем. Несколько строк из ее письма:
«Много было пережито за это время, много переболела душа за родную обитель и за дорогих моих сестер. Теперь Милостию Божьей, я опять вошла в правление вверенной мне обителью. Это прямо чудо за святые молитвы приснопамятного нашего Старца. Те люди, которые так злостно постарались меня гнать, теперь пригласили снова принять правление обителью, так как они не в силах справиться с этим. Эта весть так обрадовала моих дорогих сестер, что это день был для них днем радости».
Радость продлилась недолго. Закрытие монастыря было неминуемым. После сфабрикованного в очередной раз обвинения в неподчинении большевикам в том, что обитель «сознательно не прекратила чествование патриарха Тихона», властями был разорван договор с Иверской церковной общиной. В 1925–м монастырь был закрыт. Игумения Маргарита и несколько сестер обители были вынуждены уехать на постоянное место жительство в город Муром, где она проживала на улице Мечникова, в доме № 38. Из воспоминаний Сергея Львовича Щеглова,
проживавшего тогда в Муроме, мы можем представить себе как жила матушка Маргарита в те годы:
«Мама приводила меня в Муромский , еще не закрытый собор на богослужения, и я каждый раз видел среди молящихся высокую, представительного вида монахиню в длинной, до пят, черной рясе с наперсным крестом и в черном же головном уборе. Это была Игумения Маргарита. Лицо ее было то умиленным, то освещалось суровым взглядом. Домик, где жила она, был маленький, аккуратный, чистенький. Я приходил к матушке Маргарите и просил дать почитать мне Жития Святых. При чтении у меня возникали вопросы, я задавал их. Она разъясняла любознательному мальчику, что ему было непонятно. Поэтому каждое посещение этого домика было для меня интересным и важным событием».
Игумения Маргарита была арестована Муромским НКВД 18 ноября 1937 года. Она проходила по групповому делу «протоиерея Павла Устинова и др. Муром 1937 г.» Из протокола допроса Петровой Маргариты Петровны явно видно то, что, несмотря на все тяготы, вызванные содержанием в тюрьме, она осталась верной обетам, которые приняла, став монахиней. Она мужественно отказалась сотрудничать с властями и не назвала на допросе никаких имен. Она обвинялась в том, что «являлась членом контрреволюционной церковной диверсионно-террористической организации. По заданию благочинного Гладышева организовала в г. Муроме подпольный женский монастырь и вовлекла в него до 45 человек. Систематически вела антисоветскую и пораженческую пропаганду. Распространяла клеветнические слухи о Советской власти». Виновной она себя не признала.
Последовал приговор от 17 декабря 1937 года, в котором тройка при УНКВД СССР по Горьковской области приговорила игумению Маргариту к высшей мере наказания – расстрелу. В деле хранится справка о том, что 26 декабря 1937 года в 15 часов приговор был приведен в исполнение. Было ей 72 года. Захоронена матушка Маргарита в общей могиле на Бугровском кладбище в Нижнем Новгороде.
Не счесть закрытых и оскверненных храмов, поруганных святынь. Издевательства и убийства ни в чем не повинных людей – все это жестокие свидетельства страшного правления большевиков. Годы постреволюционных гонений – лишь краткий миг Всемирной истории.
Священномученник Киприан в третьем веке писал:
«Вследствие краткого исповедания (имени Христа) прекращаются бедствия, начинается радость, открывается царство, оставляется наказание, изгоняется смерть, является жизнь…. Мученичество всегда высоко и важно, но особенно оно важно теперь, когда сам мир приходит в разрушение».
Эти слова были написаны 18 веков назад. Но, как близки для нас сегодня! Они ярко дают понять, что благодаря подвигу мучеников, Церковь наша стоит и жизнь продолжается. Мы не помним всех имен мучеников, а они молятся за нас и взывают к нашей памяти.
Ольга Грачёва
Монастырь утопал в цветах…
Насельницы Иверской обители всегда работали на земле
Выксунцы старшего поколения помнят агронома Данилу Ивановича Юнина, занимавшегося озеленением Выксы. Это благодаря его усилиям в Выксе 50-х годов цвели клумбы, в парке благоухали гладиолусы, розы…
Родился Данила Иванович Юнин в 1894 году в Вознесенском районе. Семья была большая, крестьянская, и любовь к земле передавалась «по наследству». Мечтал он о доле агронома, садовода, цветовода. Рано овдовел, приехал с детьми (дочери — 12, сыну — 4) в Выксу. Было это в1920 году. И так совпало, что Иверскому женскому монастырю нужен был агроном-садовод.
Рассказывает дочь Д.И. Юнина от второго брака Лидия Даниловна Синева:
«Отец сочетался вторым браком с моей мамой в 1924. В 1926 родилась я, а в 1927 всех насельниц из монастыря вывели. Они разбрелись кто куда, в основном покупали маленькие домики на улицах рядом с монастырем или в деревнях и доживали свой век. Папа очень много рассказывал о монастыре, да и сами монашки часто приходили к нам в гости, — они любили папу за его доброту, и особенно за то, что он был знаток в агрономии и садоводстве. Когда папа организовал оранжерею (при городском парке), то у него трудились там бывшие послушницы с Иверской.
А в былое время у монастыря было очень богатое подсобное хозяйство, полностью обеспечивающее продуктами питания насельниц. Был и скотный двор. Поскольку папа стал работать в хозяйстве в качестве агронома, то большую часть времени он проводил среди тех монахинь, чьим послушанием была работа в хозяйстве или на скотном дворе.
Монастырь утопал в цветах. Какие были изумительные газоны, какие прекрасные цветы, подобранные по высоте, по цвету, — настоящие ковры из цветов! Конечно, папу это великолепие ошеломило. Мне даже кажется. Что мечта сделать Выксу городом-салом родилась у него в монастыре.
Монашки делились на богатых и бедных. Богатые жили в кельях, а бедные в корпусе при скотном дворе. Вся жизнь у них была в трудах и молитве. Молились до зари в общей молитвенной комнате, спали мало, а утром — вновь за работу.
Некоторые бедные монашки попадали в монастырь по принуждению. Например, матушка Саша, которая часто приходила к нам, рассказывала свою гшрустную историю. Родом была из Тверской губернии, из бедной семьи. Когда у них заболела лошадь-кормилица, отец дал обет Богу: поправится лошадь, Сашу отдам в монастырь. Лошадь поправилась. Как ни плакала Саша, как ни уговаривала отца, изменить ничего было нельзя.
Как рассказывала матушка Саша, почти все бедные девушки-монахини были привезены сюда монахинями не от хорошей жизни.
А Данила Иванович был вполне доволен своей службой в монастыре. Единственное, с чем он не мог смириться. Это с тем, что за ослушание монашек очень сильно наказывали. Была такая мать Херувима, маленькая худая женщина с пронзительным голосом. В руках у нее всегда был тонкий хлыст из кожи, которым она нещадно стегала непослушных.
Интересными были рассказы и о жизни богатых монахинь. Они ели дорогую рыбу, которую для них или привозили, или покупали на рынке. Очень любили печь в праздники сдобу, обожали клубнику и клубничное варенье. В пору созревания ягод их возили в монастырь корзинами.
Когда монастырская жизнь в обители прекратилась, как рассказывала матушка Саша, игумения оделась в белое платье и уехала в неизвестном направлении. Монахини Саша, Поля и Херувима стали снимать дом на углу улицы (ул. Ведерникова). В народе этот дом стали звать богадельней. Сюда несли монашкам кто что мог, заказывали требы, приглашали отпевать покойников. В углу комнаты. Обставленной очень скромно, стоял богатый иконостас.
Мы с подружками очень любили ходить в этот дом. Матушка Саша всегда угощала нас особой едой. Поставит самовар, начистит картошки, завернет ее в полотенце и кладет в воду самоварную. Сварится картошка, разомнет ее с растительным маслом, добавит кипятка — вот и суп. А на второе — просто мятая картошка. Большие мастерицы монашки были по части солений всяких. Такой капусты, которая была у них, я никогда не ела. Когда у нас организовалось овощехранилище, то они работали там. Помню, там стояли огромные
дубовые бочки. По лестнице забирались в них в специальных резиновых сапогах и мяли капусту. Монашки по части чистоплотности были особенными людьми, что в одежде, что в приготовлении пищи… Этой капустой потом торговали в магазинах, но и на территории овощехранилища был небольшой ларек, где можно было очень задешево купить «монастырской капусты». Кстати, как рассказывал папа, урожаи капусты в монастырском подсобном хозяйстве были неимоверно большими. Кочаны были весом в 15-16 килограмм. И урожаи огурцов у них были особенными, то ли сорт такой особый, то ли уход много значил. Наверно, и то, и другое»..
…Лидия Даниловна закончила свой рассказ. А я подумала, что хорошо, если бы в наше время, когда возрождается духовная жизнь в порушенных обителях, возрождалась бы и эта любовь к земле, и это умение солить овощи, варить варенье, печь пироги и блины по особым, только нам, русским, известным рецептам. Очевидно, так оно и будет. Настоятель церкви Иверской Божией Матери о. Александр с помощью церковнослужителей и прихожан разбивает цветники у храма. А у дома преподобного Варнавы уже есть свой небольшой огород, урожая с которого вполне хватает, чтобы прокормить и устроителей монастыря, и детей, и бедных прихожан. Значит, возродится обитель, если живы традиции, не утеряна связь с матушкой-землей. Воссылая молитвы Богу, насельницы Иверской всегда работали на земле.
Елена Липатова
Опубликовано в газете «Выксунский рабочий» 14 февраля 1997 года
Фотографщицы из послушниц
Из истории фотографического заведения в Иверском Выксунском женском монастыре
Просматривая подшивку газеты «Нижегородская коммуна» за 1918 год, наткнулся на статью «Обитель» Бориса Моряка. Автор свидетельствовал, что в Иверском Выксунском женском монастыре среди многих разных мастерских, обычных для большинства обителей – переплётной, башмачной, ковровой, иконописной, золотошвейной, портновской и прочих – имелась и фотографическая.
Признаться, меня это удивило. Монастырская фотография?.. А когда стал изучать этот вопрос, выяснилось следующее. Бурное увлечение фотографией в России началось в 1850-х-1870-х гг., когда господствующей техникой фотографирования стал мокрый коллодионный процесс, сокративший выдержку на 10 секунд и позволивший получать негативное изображение на стеклянной пластинке. С неё можно было размножать позитивы практически в любом количестве. Многочисленные рекламные объявления подробно излагали пре-имущества фотографии на стекле и на бумаге. Одним из решающих преимуществ коллодионного процесса над предшествовавшим ему дагерротипным являлась дешевизна первого. Занятие светописью стало куда более доступным. Его осваивали представители всех сословий и рода занятий.
Подавали прошения об открытии дела доктора медицины, зубные врачи, аптекари, военные в отставке, секретари, советники, студенты. Но чаще всех остальных – художники. Вскоре после изобретения фотографии новшеством заинтересовалась и Православная Церковь. Закономерным представляется освоение этого ремесла в монастырях, во всяком случае – в крупных, наиболее богатых, благоустроенных и посещаемых. Отрешёнными от мирских забот, денно и нощно молящимися о спасении души своей – такими нередко пыталась представить Церковь своих монастырских затворников и затворниц. Однако молитвы молитвами, а за жизнью, что текла за стенами монастырей, Божии затворники и затворницы следили весьма внимательно и смело использовали самые последние достижения науки и техники.
В этом был резон. Посредством фотографий «на память», увозимых паломниками, прославлялись обители. Появлялась возможность запечатлеть все значимые их события: освящение новых церквей или приделов, приезд высоких гостей. Кроме того, продажа фотографических снимков (и даже открыток) рассматривалась как способ пополнить доходы монастырей. Затраты на обзаведение камерами и необходимыми фотоматериалами наверняка быстро окупались…
Ещё в 1859 г. привилегию на фотографирование получила Свято-Троице-Сергиевская лавра, с первоначальною целью более верного копирования древних икон и достопамятных по святыне древности вещей, в лаврской ризнице хранящихся. А также, чтобы приготовлять разные изображения для продажи. Затем начала действовать фотография и в Киево-Печерской лавре. Вслед за этими лаврами фотографию устроили три богатейших крупных ставропигиальных (непосредственно подчинявшихся Патриархату, затем Синоду) мужских монастыря 1-го класса: Воскресенский Новый Иерусалим, Спасо-Преображенский Валаамский и Соловецкий-Преображенский. Имели свои фотографические заведения по меньшей мере два русских православных монастыря за рубежом (на святой горе Афон). С 1875 года начали заниматься фотографией и в Свято-Троицком Серафимо-Дивеевском 3-го класса общежительном женском монастыре: две фотографщицы из послушниц занимались пересъёмкой икон и литографированных ликов святых, выполняли портреты важных особ и состоятельных крестьян, являвшихся на богомолье, виды самого монастыря и его окрестностей.
В 1902 году получил привилегию на занятие фотографией и Иверский Выксунский женский монастырь. Это произошло в то время, когда настоятельницей обители была игуменья Павла (Кокушкина Прасковья Ивановна). Штат монастырской фотографии состоял из трёх человек: заведующей и двух послушниц-фотографщиц, они здесь проживали по увольнительным видам на испытании. Заведовала фотографией девица Марфа Фёдоровна Швецова, 1876 года рождения. В обитель она поступила в 1897 году, умея читать и писать, будучи крестьянкой деревни Кибызы Суздальского уезда Владимирской губернии. Здесь же проходили послушание Екатерина Адриянова, 1880 года рождения, девица, крестьянка села Обухова Вяземского уезда Смоленской губернии (в монастыре с 1897 года). А с ней и мещанка г. Вязьмы Смоленской губернии Ольга Павловна Шевелёва, 1877 года рождения, в монастыре с 1900 года. Все три умели читать и писать, качеств очень хороших, к послушаниям способны.
К сожалению, мы не знаем, когда, где и у кого проходили эти женщины обучение фотографическому ремеслу. Их работы надеюсь встретить в местных архивах и музеях или частных собраниях, коллекциях. Сама же тема «Монастырская фотография и фотографическое послушание» остаётся до конца не изученной и ждёт своего исследователя.
Mихаил Хорев, член Союза журналистов РФ, действительный член общества «Нижегородский краевед».
Материал был опубликован в газете «Выксунский рабочий» 13 июля 2011 года
